ДОМ ГЕНЕРАЛА МАЧКАНИНА
Адрес: г. Ставрополь, ул. Пушкина, 5
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА
По сообщению краеведа Германа Алексеевича Беликова, в этой усадьбе, на бывшей Семинарской улице, в семье полковника русской армии, 20 марта 1837 года родился будущий герой Кавказской войны – доблестный генерал-майор Павел Александрович Мачканин. Прервав учебу в Ставропольской гимназии, в 16 лет присоединился к воинской части, направлявшейся в Чечню, где после трёх месяцев службы в качестве рядового произведён в унтер-офицеры 6-го резервного батальона Навагинского пехотного полка. С этого началась его блистательная карьера. В собрании Национальной электронной библиотеки есть трёхтомное издание – биографический словарь «Высшие чины Российской империи», хронология которого охватывает два столетия: с петровских времён до революции. Во втором томе есть небольшая статья, посвященная нашему земляку, генералу Мачканину. После отставки в 1895 году, вплоть до Октябрьской революции Павел Александрович – почетный мировой судья Ставропольского окружного суда. Ставропольский, Терский и Кубанский губернский предводитель дворянства (22.02.1896-1903), Председатель Общества Красного Креста, кавалер орденов: Св. Владимира IV степени с мечами и бантом (1878), Св. Анны II степени (1877). Супругой генерала была Худобашева Мария Иакимовна. Жизнь генерала Мачканина трагически оборвалась 20 июня 1918 года. Похоронен на Успенском кладбище города Ставрополя.
P.S. Из-за драматической судьбы и ужасной гибели, имя генерала Мачканина попало на страницы очерка «Большевики в Ставрополе» Ильи Дмитриевича Сургучева:
«Скоро был убит генерал Мачканин, старый почтенный ветеран, герой Карса. Вся его вина была в том, что у него были единственные брюки, да и те – с красными лампасами.
– Ведь не могу же я достать теперь материи на новые брюки? – говорил он, искренне смеясь, обвинявшим его большевикам: – а если лампасы эти вырезать и опять сшить брюки, то нога не пролезет. Сами же видите.
– Ну, ладно, – зловеще ответили красноармейцы: – мы тебе иные лампасы нашьем. Пойдем-ка.
Потащили на Холодный Родник восьмидесятилетнего старика и начали на ногах у него вырезать кожу, тщательно и хладнокровно измеряя ее по величине лампас.
И вот тут случилось нечто, напоминавшее собою рассказы из Страстей Господних об Иосифе Аримафейском.
Поздней ночью к лесу, где лежал труп замученного старика, подполз сын его, Н. П. Мачканин, чтобы взять тело и предать его погребению. Осторожно, царапая себе лицо и руки, он лез по кустарникам, дополз до трупа и, при свете луны, опознал его. И тут, за этим преступлением, накрыли его красноармейцы:
– А ты чего здесь? – спросили они. Мачканин ответил:
– Вот тело отца хочу похоронить.
– А-а! Тело отца? Вон оно, какие телячьи нежности! А не хочешь ли побриться? Что ж ты тело отца небритый пришел брать? А ну, ребята, волоки его в китайскую парикмахерскую.
И убили его, и труп неизвестно где закопали.
Все эти подробности выяснились потом, на следствии.
Старика же, все-таки, несмотря на смертельный риск, украли и тайком похоронили дома, в саду, и только потом уже, с приходом добровольцев, предали христианскому погребению на кладбище».
В книге воспоминаний немецкого военнопленного Эрика Бредта, который в 1918 году стал свидетелем Гражданской войны в Ставрополе есть подробности о пребывании генерала в тюрьме:
«Но нам обоим ещё пришлось подождать, и официально справиться о еде мы смогли лишь после захода солнца, когда к нам в камеру привели благородного седоволосого господина. Этот господин был генералом, который ещё недавно командовал Ставропольским гарнизоном, почти десять лет. Генерал не обратил на нас никакого внимания.
Заняв место на краешке лежанки, он сидел там молча, много часов.
В то время как мы в полуоткрытую дверь требовали принести нам супа и хлеба, красноармеец попытался узнать у часового, как обстоят его дела.
«Вы же будете разумными», – говорил он, – «и не будете наказывать меня за то маленькое нарушение, в котором я провинился?»
«Маленькое нарушение будет тебе дорого стоить», – ответил ему часовой. – «Как мог ты, негодяй, потрошить шкафы товарищей, в то время как работала комиссия и ты должен быть там?»
«Ах», – канючил потрошитель, – «отпустите меня, товарищи, на этот раз! Хорошо, что вы меня застукали, ведь так никто не пострадал…»
«Только теперь пострадаешь ты, тебя расстреляют. Воров расстреливают. Негодяй покидает службу и обшаривает чужие шкафы в поисках денег! Ну, скажи сам, свинья, разве не надо тебя расстрелять?».
Кровь отлила от лица красногвардейца. Его язык почти парализовало, так что он мог произнести только нечто нечленораздельное.
Ещё раз обращаясь к молчавшему новенькому, часовой сказал: «Вы, генерал, ждите здесь, пока Вас вызовут в караульную».
Я поторопился напомнить ему о себе.
«А меня когда допросят?»
«А тебя за что арестовали? Ты из вчерашних, из лесочка?»
«Правильно, из лесочка».
«Ты завтра пойдёшь с генералом. Завтра будут отправлять в город, на «товарищеский суд». Потому что у комиссии больше нет времени, чтобы проводить допросы».
Вскоре после того, как ушёл часовой, принесли суп и хлеб. Я смог активно приналечь на еду. Двое других не смогли, что меня вначале несколько смутило. Мог я всё съесть сам? Но как мог генерал прикасаться к тюремной еде? Разве ему позволяли это честь и гордость? А кто же были те, кто заставил его сидеть в этой камере?
Вору кусок не лез в горло. Этот, проклятый навечно, знал, что погиб.
Забившись на край нар, туда, где они образовывали угол со стеной, он сидел, подтянув к себе ноги, и разговаривал сам с собой. Крупные капли пота покрывали его лицо. Или он скулил, и тогда можно было услышать его стенания. «О, господи, господи, расстрелять!... Из-за каких-то жалких шкафов, господи …Там даже денег не было, в этих ободранных шкафах. Никаких денег, и за это расстрелять! Пресвятой господи, сжалься надо мной!»
А потом снова наступила ночь. В отношении себя никакого беспокойства я не чувствовал, но за время долгого ожидания и безделья уже так хорошо отдохнул, что сон не шёл ко мне, так что я лежал в полудрёме. Вскрыватель шкафов спал; но и во сне он всхлипывал и плакал, и переворачивался с одного бока на другой.
Наступило утро.
Генерал продолжал сидеть на том же месте. Он не прилёг ни на мгновенье.
Наконец, перед обедом, вновь заскрипел ржавый замок камерной двери, и нам велели выходить.
Через двор мы попали в караульную, которая была абсолютно пустой. У одной из абсолютно голых стен стоял очень длинный стол с такой же длинной скамьей, рассчитанный на большую команду.
Генерал, вор и я заняли там место.
Вора от нас вскоре отделили. Через дверь его увели в соседнюю комнату. Его допрос там сопровождался, мы это отчётливо слышали, многочисленными ударами; а в завершение, как показалось, его отходили кнутом.
Чтобы забрать генерала на допрос, в комнату пришёл маленький Кузьмин, теперешний командир полка, лично; он вёл себя по-офицерски, без какого-либо панибратства. Генерала просят в соседней комнате ответить на несколько вопросов, и надеются, что ответы удовлетворят спрашивающих – вежливых выражений подобного рода у Кузьмина было достаточно.
Непримиримый взгляд генерала остановился на пёстрой корзинке, стоявшей на столе, в которой лежал завтрак: редиска, бутерброды, яйца.
«Здесь моя жена?» - торопливо спросил он. – «Или моя дочь?»
«Обе, генерал», – ответил Кузьмин. – «Они просидели здесь половину ночи… Мы не могли пустить их в камеру. И вот они пришли утром, принесли Вам завтрак. Здесь, в корзинке… Но сначала следуйте за мной на допрос, генерал. Если ожидаемые от вас сведения …мм… удовлетворят нас, мы сможем – после допроса – может быть, разрешить вам поговорить с женой и дочерью».
Генерал вспылил.
«Что от меня хотят? Что такое я совершил? Меня забирают из моего дома – бросают в тюремную дыру. В чём меня можно обвинять, меня, старого человека? Меня вдруг перестали знать в Ставрополе? Мою безупречную репутацию, мой авторитет, моё имя … ?!»
«Пойдёмте на допрос, генерал!» – сказал резко Кузьмин. Дверь открылась как бы сама собой. Кузьмин пропустил генерала вперёд. Дверь поглотила обоих.
Через некоторое время в комнату с улицы вошли женщины генерала и осмотрелись, на лицах разочарование и растерянность.
«Папы ещё нет здесь» – услышал я.
«Ему даже корзинку не передали».
В их голосах – и молодой, и постарше – сквозила озабоченность.
Я посчитал необходимым объяснить женщинам, что генерала, который только что сидел здесь, вызвали на допрос.
«О, так он уже на допросе?» – воскликнули обе.
«Хорошо, хорошо! … Его же отпустят».
«Значит, он скоро будет с нами».
«Ведь он же ни в чём не виноват, ни в чём…»
«Он человек чести. Его каждый знает. Для всего города он был любимейшим командиром гарнизона. Всё это просто глупая ошибка, которые случаются в беспокойные времена».
И женщины вновь принялись ждать. Когда я им ещё рассказал, что ночь генерал провёл в той же камере, что и я, они были тронуты, и бросились предлагать мне угоститься завтраком из корзинки.
И я бы охотно это сделал, но тут кто-то вошёл и потребовал, чтобы я покинул караульное помещение и вышел на улицу. Там небольшая группа вновь прибывших арестантов была уже готова к маршу.
Среди них был и генерал.
Из прочих знакомцев я заметил там только фельдшера.
Под надзором нескольких солдат мы отправились в путь.
Во время марша по главным улицам, большому бульвару, через весь город, я испытывал некоторую неловкость. А если кто-нибудь из Друзякиных увидит меня в этой арестантской команде? Или Виктор Михайлович… или шведский директор музея … или? Даже если знакомые из поповской школы, а многие из них ведь постоянно бродили по городу, узнают меня – я ведь ничего им не мог крикнуть. Ну, они тоже будут держаться на почтительном расстоянии, как и большинство прохожих, у которых по спине пробегал ужас, когда они видели такую колонну арестованных.
Мы подошли к «товарищескому суду». Он находился в одном из знакомых домов, доме адвоката Муравьёва, в здании в саду. С адвокатом я познакомился через Виктора Михайловича; может быть, в переднем доме уже и не было его практики. Сейчас ведь было совсем не сложно выгнать, и в течение дня быть изгнанным из своего дома.
Здесь, в саду, среди зелени, несколько ступенек вели к красивому стеклянному эккеру с широкими белыми створчатыми дверями.
Начальник нашей колонны пошёл туда докладывать. Вскоре он вышел, оставив одну из дверей открытой, и направил нас по ступенькам внутрь веранды. Там был устроен кабинет.
Позади шкафов, за столом, рядом с телефоном и машинисткой, сидел комиссар в синей рубашке, который вёл допрос. Время от времени он что-то диктовал секретарше. Он понятия не имел о вежливости, обращался к генералу на «ты» и называл его «свиньёй». Генерал был всё-таки генерал, и так вести себя было нельзя.
«Ты останешься под арестом», – сказал он ему в конце. Но секретарше он велел не вносить его в список тех, кого должны были отправить в губернскую тюрьму».
Список источников:
- Беликов, Г. А. Облик старого Ставрополя. Книга II / Г. А. Беликов, С. Н. Савенко. – Ставрополь : Снег, 2007. – С. 324–325. – Текст : непосредственный.
- Бредт, Э. Моя жизнь, любовь и невзгоды на Ставрополье. Воспоминания немецкого актёра-военнопленного. 1916 – 1918 гг. / Э. Бредт ; пер. с нем Н.Ф. Ватутина. – Москва. Изд. Надыршин А.Г., 2015. – 448 с. – Текст : непосредственный.
- Сургучёв, И.Д. Большевики в Ставрополе / И.Д. Сургучев. – Ростов-на-Дону. Тип. Т-ва "Обновление", 1919. – 32 с. – Текст : непосредственный.
- Высшие чины Российской империи : в 4 т. : (22.10.1721 - 2.03.1917) : Т. 2 : биографический словарь / сост. Е. Л. Потемкин. – Москва, 2019. - 645 с. – URL: https://rusneb.ru/catalog/000199_000009_009994178/ (дата обращения : 13.03.2023). - Режим доступа : Национальная электронная библиотека. - Текст : электронный.
