Памятник градостроительства и архитектуры регионального значения «Дворянское собрание, 1860 г.»
Адрес: г. Ставрополь, проспект Октябрьской революции, 7 (просп. Октябрьской революции, 7/2)
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Ниже бывшего дома Евдокии Розановой располагается трехэтажный дом, который был построен в 1847-м году известным купцом 1-й гильдии Иваном Григорьевичем Ганиловским. Строил дом архитектор Григорий Леонтьевич Ткаченко под городские службы.
В том же 1847 г. Иван Ганиловской умер, и дом перешел к его вдове Марии Парамоновне и сыну Андрею. Тогда же они сдают верхний этаж сначала под Благородное собрание, а через два года – под общежитие для девиц женского училища Св. Александры. Второй этаж арендовал выходец из Тифлиса провизор Федор Егорович Шенберг. После окончания в 1828 г. Московского университета со званием провизора он открыл на родине первую привилегированную аптеку, снабжавшую все Закавказье медикаментами. В конце 40-х годов XIX столетия он обращается с письмом к ставропольскому гражданскому губернатору А.А. Волоцкому с просьбой о разрешении открыть вольную аптеку в Ставрополе.
Обосновавшихся в доме Ганиловских девиц училища Св. Александры Шенберг в первую очередь начал снабжать лекарствами бесплатно, за что в дальнейшем был удостоен ордена Св. Станислава 3-й степени.
Вольная аптека Ф.Е. Шенберга сыграла огромную роль в обеспечении жителей Ставрополя, в том числе больных из больницы Приказа общественного призрения, самыми разнообразными лекарственными препаратами.
Цокольный этаж дома Ганиловских был приспособлен под складские помещения, в том числе и для того же Шенберга.
В 1862 году училище Св. Александры перешло в новое здание, пожертвованное известным меценатом Лавром Ермолаевичем Павловым. Туда же перешло и женское общежитие. В освободившемся этаже дома Ганиловских обосновалось, как и ранее, Благородное собрание.
«Ставропольское Благородное собрание, – говорилось в его уставе, имеет целью дать возможность своим членам и их семействам приятно провести время, для чего, кроме ежедневных вечерних собраний, назначаются семейные, танцевальные и детские вечера, обеды, балы, маскарады и др. В помещении Собрания могут спектакли, концерты, литературные и музыкальные вечера…».
К этому времени провизор Шенберг перебрался в новое помещение, и под Собрание был арендован и нижний этаж. В цокольном обосновался трактир Павла Носова и пивной бар «Гордей Анненков».
Со смертью Андрея Ивановича Ганиловского и его матери дом перешел во владение внука Ивана Ганиловского, Евгения, который быстро промотал все доставшееся ему состояние, в том числе и дом с Благородным собранием. Более того, после своей смерти он оставил долг в 70 тыс. рублей.
Проданный с торгов дом попал в руки известного купеческого представителя и городского головы Сергея Деревщикова. Он, оставив за Благородным собранием верхний этаж, перестроил второй под магазин. Вход должен был быть с улицы, поэтому над всем этажом была устроена чугунная галерея, сломанная уже в советские 60-е годы. Было устроено и узорное чугунное крыльцо при входе в здание, украсившее его.
С конца 70-х годов прошлого столетия особняк Ивана Ганиловского неоднократно менял своих хозяев. Один из них, купец Чепелев, под наблюдением гражданского инженера Потапова вновь перестроил верхний этаж дома, где по-прежнему находилось Благородное собрание, к тому времени именуемое Общественным. Концертный зал, бильярдная, игральные комнаты, буфет и другие помещения украсили вызолоченная лепнина, венецианские зеркала, ковровые дорожки, богемский хрусталь. На второй этаж вела парадная чугунная лестница. Фасад здания украсили четыре крыльца из художественного чугунного литья, большой балкон, оконные и карнизные украшения…
Последним хозяином старого дома стала все та же Евдокия Давыдовна Розанова. Третий этаж по-прежнему занимало бывшее Благородное собрание, переименованное в Общественное собрание. Подробно о жизни этого духовного центра города дореволюционного периода рассказал наш земляк, выдающийся писатель и драматург Илья Сургучев в повести «Губернатор».
Второй этаж здания, помимо магазинов, заняла с 1913 года «Земская аптека». Нижний полуподвальный этаж, оставался складским.
Информация предоставлена отделом по сохранению культурно-исторического наследия и просветительской деятельности комитета культуры и молодёжной политики администрации города Ставрополя.
P.S. Во времена СССР в этом здании, до библиотеки, располагался суд. Здесь судили русского писателя и мемуариста, правозащитника, узника ГУЛАГа, одного из основателей Общества «Мемориал» – Льва Эммануиловича Разгона. После отбывания срока в Устьвымлаге, в 1946 году Льву Эммануиловичу разрешили уехать в Ставрополь вместе со второй женой Рикой, дочерью Ефрема Берга – одного из лидеров эсеров, с которой он познакомился в заключении. В Ставрополе Разгон работал в методическом кабинете управления культпросветработы. В 1949 году отправили в ссылку жену Рику, а летом 1950 года вновь арестовали и самого Разгона, обвинив его в антисоветской агитации. Он получил десять лет лагерей и пять лет поражения в правах. Об этих перипетиях своей сложной судьбы писатель рассказывает в документальном фильме « Сны наяву» (режиссер Александр Белобоков, 1991), часть съёмок проходила в Ставрополе. В фильме можно увидеть, как писатель поднимается по великолепной чугунной лестнице описываемого исторического особняка, где теперь находится центральная библиотека Ставропольской централизованной библиотечной системы. Лев Эммануилович, увидев юных читателей – очень обрадовался, негативные воспоминания, связанные со зданием отступили. Он сказал много добрых слов директору библиотеки – Таисии Петровне Гуляко и сотрудникам, подчеркнул важность миссии библиотек и их роль в культурной жизни общества.
Связь с литературой, помимо Льва Разгона, у здания поистине обширная. Это и Лев Толстой, Коста Хетагуров, Илья Сургучев. Здесь бывали: Владимир Бутенко, Александр Куприн, Екатерина Полумискова, писатель Денис Драгунский – сын Виктора Драгунского, автора любимых всеми «Денискиных рассказов», Николай Прокудин, Андрей Балдин, Роман Нутрихин, Николай Блохин, Сергей Скрипаль, Василий Звягинцев, Николай Ананьченко, Валентина Дмитриченко, Сергей Рыбалко, Алла Халимонова-Мельник, Валерий Бродовский, Любовь Шубная, Олег Воропаев, Ян Бернард, Татьяна Гонтарь, писатели-участники IX славянского форума искусств «Золотой Витязь» и Международного форума творческих союзов «Белая акация», а также проекта «Литературные мосты дружбы» и многие-многие другие. Специалисты центральной библиотеки СЦБС создали много электронных ресурсов, посвящённых поэтам и писателям Ставрополья и не только.
Если вернуться к истории здания, то возможно до Октябрьской Революции здесь располагался дворянский клуб. Дело в том, что начало 19 века – время появления салонов, кружков, обществ различной направленности (музыкальных, литературных, спортивных). Клубные формы времяпрепровождения дворян начали развиваться ещё с конца 18 века – Английские клубы в Москве и Петербурге для потомственных дворян. Своей задачей они ставили организацию отдыха, общения и развлечений представителей дворянских кругов.
Вот и культурную жизнь Ставрополя украсил дворянский клуб. В отличие от дворянского собрания, членами его могли быть не только дворяне, но и почётное купечество, что открывало широкие возможности для материального благополучия открывшегося заведения и консолидации элиты, в том числе и финансовой. Пока молодежь развлекалась, зрелые члены клуба могли скрыто лоббировать свои интересы. Тенденция эта была общей для России тех лет, предреволюционные процессы особенно заострили этот вектор. Клуб способствовал не только сплочению элиты, но вместе с тем служил, как уже выше было упомянуто, местом приятного времяпрепровождения. Позже, он был переименован в «Общественное собрание».
В дореволюционный период существовал определенный беспорядок относительно использования таких терминов как собрание, клуб, общество, кружок, возможно, поэтому возникла некоторая путаница в классификации подобного рода учреждений и таким образом здание на проспекте Октябрьской Революции 7/2, в настоящее время зарегистрировано в реестре, как «Дворянское собрание» аналогично «Дворянскому собранию» на бывшей Нестеровской улице (объект № 20). Стоит обратить внимание, что на плане Губернского города Ставрополя 1911 года есть лишь одна отметка «Дворянского собрания» и эта отметка объекта № 20. В то время как продолжительная история описываемого здания за долгое время существования, в роли дворянского клуба, как можно предположить, нигде особо не упоминается, кроме как в источниках той эпохи и литературных произведениях. Самый большой вклад в живое описание этого особняка и его дореволюционных функций внес, несомненно, наш писатель-земляк Илья Дмитриевич Сургучев в повести «Губернатор»:
«Губернатор пошел в клуб пешком. Еще от магазина Яблоновича было видно, как к подъезду подкатывали сани, и из них, осторожно ступая по подчищенному снегу, выходили дамы в ротондах и капорах. На подъезде стоял пристав третьей части; он, то отдавал подъезжавшим честь, то помогал дамам всходить по скользким ступеням и со столичным шиком кричал извозчикам:
— Нечего ворон ловить!
Концертное отделение было недлинное. Пел письмоводитель из мужской гимназии: «Ты одна, голубка Лада…» Читал мелодекламацию помощник присяжного поверенного: смотрел он куда-то далеко, говорил о розах, которые были хороши и свежи, о больном одиноком старике, о двух красавицах-девушках, о линнеровском вальсе.
В гостиной, около зала, накрывали чайный стол и, чтобы не мешать концерту, спустили плюшевые темно-малиновые гардины; но свободная, незакрытая полоса все-таки оставалась, и был виден самовар, длинная скатерть и высокий бокал с хризантемами.
Около Сони вертелись франтоватые студенты, девушки в серых форменных платьях, женщины, похожие на классных наставниц. Когда до губернатора, сидевшего в первом ряду, долетал ее голос, живой и радостный, то концертное отделение казалось ему прекрасным, он находил, что такого выразительного и умного аккомпаниатора ему никогда еще не приходилось слышать, и первый, по окончании каждого номера, начинал аплодировать.
В зале сидело много офицеров и барышень. Позади стульев поместились гурьбой гимназисты и с нетерпением ожидали, когда окончится концерт и начнутся танцы.
Все, что в городе знало друг друга насквозь, все, что десятки раз крупно переругалось меж собой из-за неправильно пойденного валета, — все теперь чинно стояло, рассматривало наряды, приценяя их, потихоньку и завистливо злословило и вежливо, с приятной улыбкой набок, кланялось.
В начале второго отделения приехал Броцкий. Грузно ступая, на цыпочках, в сюртуке, застегнутом на одну нижнюю пуговицу, он прошел в первый ряд и согнал со своего места какого-то маленького гимназиста. Его кресло было у окна, и так как в щели, вероятно, дуло, то Броцкий закрыл ухо и щеку ладонью. Заметно было, что лицо у него как-то припухло и что он как будто не выспался.
Концерт закончился любительским хором, которым управлял толстый, лысый человек. На первом плане, на краю эстрады, стояли барышни то с застенчиво улыбающимися, то с гордыми лицами и держали в руках нотные листки. Пели немного и визгливо. По окончании, стараясь быть резвушками, они бежали в гостиную и на аплодисменты кланялись, смеясь и прячась друг за друга. Когда концерт окончился, губернатору не хотелось вставать с глубокого бархатного кресла, не хотелось оглядываться назад, в сверкающую провинциальную пустоту.
Лакеи в неуклюжих, коротких фраках шумно выносили из залы стулья, нанизанные рядами на одну палку. Выносить их было неудобно: то и дело приходилось цепляться за зеркала и киоски.
В биллиардной играли в пирамиду калмыцкий князь, приехавший из Астрахани, и правитель канцелярии. Когда вошел губернатор, правитель покраснел до самой лысины и перестал делать самые верные шары. В буфете у стойки толпой стоял народ, и скоро в биллиардную вошел маленький, весь как-то и на голове и на лице облезший чиновник. Он прожевывал бутерброд, прищелкивал пальцами и, видимо, на какой-то мотив, вертевшийся у него в памяти, напевал с татарским акцентом:
— Танцова́нт и пляса́нт, танцова́нт и пляса́нт…
Увидя губернатора, поперхнулся, спрятал бутерброд за спину и начал низко кланяться.
В зале, на хорах, военный оркестр заиграл медленный вальс. Вальс, заглушённый рядом комнат, был грустный и далекий. Защемило сердце, и до слез становилось жаль, что нет уже жизни, нет молодости, нет счастья, женской любви, что скоро придется умирать и ложиться далеко в глубину земли. Потянуло в залу.
Нежно обнявшись, кружились в танце люди, все были томными и красивыми, и казалось, что музыка — кровь танца. Танцевало много пар, но тех, кто любит друг друга, сразу можно было узнать: особенно это было ясно в офицере и барышне в сером платье, которая прильнула к его груди. Оба они молчали, смотрели друг на друга, забыли, видимо, и зал, и свет: была для них только одна музыка, которая заменяла им все слова. К звукам музыки присоединялось легкое шарканье ног, крики дирижера, который стоял посередине зала, под люстрой и, прикладывая ко рту руки трубой, с преувеличенным акцентом и небрежностью выкрикивал французские фразы.
Губернатор был очень рад, что чиновники, — все эти правители, ревизоры и советники, — оставляют его в покое, не окружают, как прежде, кольцом и не лезут с умными, благонадежными разговорами. Теперь стоял он один в самом темпом углу залы, под большим фикусом.
Броцкий стоял тоже один, неподалеку от почтового киоска. Он не сводил глаз с Сони, был неспокоен, нервничал и, видимо, о чем-то тревожно думал. Губернатору сделалось весело от того, что Броцкий неспокоен. У какой-то барышни он купил телеграфный бланк, написал на нем фамилию Броцкого и четко вывел карандашом слова:
— У вас прелестная дочь.
Бросил сложенный несколько раз пакетик в зеленый почтовый ящик и ожидал, когда его вынут оттуда. Телеграмма была доставлена Броцкому барышней, одетой амуром. Броцкий заплатил ей за доставку; барышня, чувствуя себя хорошенькой, требовала еще. Броцкий дал ей еще что-то, барышня сделала довольную мину, церемонно раскланялась и убежала. Тогда он разорвал телеграмму, прочитал и боялся, видимо, поднять голову, чтобы не встретиться с торжествующим взглядом».
В этом фрагменте повести следует выделить фразу: «На подъезде стоял пристав третьей части; он, то отдавал подъезжавшим честь, то помогал дамам всходить по скользким ступеням и со столичным шиком кричал извозчикам…». Вот это замечание автора, очень важно для идентификации здания. Центр, так называемый Старый город, был в ведении второй полицейской части, поэтому замечание автора о «приставе третьей части», казалось бы, сбивает с толку, уводит прочь от этого здания, но на самом деле, на основе изучения дореволюционных алфавитных списков владельцев недвижимых имуществ города Ставрополя можно сделать вывод, что на этой стороне, бывшей Театральной улицы, которая позже была названа улицей Льва Толстого, а ещё позже проспектом Октябрьской Революции – проходила граница между второй и третьей полицейской частью. Так что рассматриваемый памятник архитектуры действительно входил в территорию третьего полицейского участка. Этот тонкий штрих, как изюминка к портрету здания. Еще один важный для идентификации момент – Илья Сургучев, известный своей документальностью, умело вплетённой в кружево художественного текста, пишет:
«В зале, на хорах, военный оркестр заиграл медленный вальс…».
Действительно в историческом особняке, сохранились следы оркестровой ниши.
Краевед Герман Беликов в двухтомнике «Облик старого Ставрополя» тоже считает, что в приведенном отрывке запечатлено именно это здание. А упоминание автором «клуба», в связи с этим местом глаголет само за себя.
Первое помещение дворянского клуба находилось в здании гимназии. В статье М. Краснова «Просветители Кавказа» приведено замечание известного писателя Марлинского, бывшего примерно тогда в Ставрополе о ставропольском клубе, который он нашёл крайне миниатюрным: «Ставропольцы и на пятачке могут танцевать». Далее автор упоминает о трудностях (в 20-е годы 19 века) поиска помещения под клуб:
«В 1820 году ставропольское дворянское и купеческое сословие порешили открыть клуб. Они стали отыскивать дом для помещения его, но в целом Ставрополе не оказалось, ни одного здания пригодного для общественного собрания. Находясь в таком критическом положении, дворяне и купцы обратились к городничему Янышеву с просьбой о том, чтобы он похлопотал о разрешении поместить клуб в дом Ставропольского уездного училища, или, по крайней мере, позволили в нем собираться членам клуба в праздничные дни по вечерам, когда дети от учения свободны. Ставропольское общество за уступку помещения училища предлагало единовременно «внести 200 рублей и сверху того поправить пришедшую в порчь одну печь. Манассеин, к которому обратился за разрешением по поводу этого предложения смотритель училища, отвечал уклончиво: «Не могу сам собою разрешить помянутое обстоятельство». Позднее (15 ноября 1837 года) Ставропольскому обществу разрешено было поместить клуб в здании гимназии, только что тогда открывшейся».
В другом источнике «Ставрополь в географическом, историческом, топографическом и статистическом отношениях» за 1854 год в главе «Ставрополь во всех отношениях часть 7» можно почерпнуть следующую информацию:
«Относительно общественных удовольствий в Ставрополе существуют различные толки и мнения. Одни из граждан скучают, но это по большой части молодые, отъявленные львы, показывающие вид, что они много видели, много знают, но на самом деле ничего не знающие и жалующиеся на скуку единственно вследствие своей праздной жизни. Напротив того, большая часть ставропольских граждан (мы не включаем, впрочем, сюда средние сословия), очень довольна своею жизнью, которую легко можно разнообразить и в которой много есть средств для развлечения. Положим, что наш город не имеет еще тех средств и удобств, какими пользуются некоторые другие города России, но во всяком случае мы смело можем сказать, что многим губернским городам, судя по сведениям, какие мы иногда встречаем о них в журналах и газетах, еще далеко в этом отношении до настоящего состояния Ставрополя. У нас на Кавказе шесть губернских городов: Тифлис, Кутаис, Эривань, Шамаха, Дербент и Ставрополь, но из них, в отношении общественных удовольствий, преимущество только остается за Тифлисом и Ставрополем. Один господствует за Кавказом, а другой на Кавказе.
Молодые люди, жаловавшиеся прежде на скуку, проводят теперь время довольно приятно в дворянском клубе, помещенном в доме бывшего благородного собрания. Открытие клуба доставило многим возможность иметь во всякое время полезное и приятное развлечение. Здесь каждый из членов может, по своему вкусу и желанию, избрать для себя занятия, и подчас послушать умную беседу, которая всегда доставит более удовольствия, чем бесполезные, щепетильные игры».
И далее: «Вскоре после открытия дворянского клуба в Ставрополе учреждена публичная библиотека, обязанная своим существованием нынешнему гражданскому губернатору. До 1851 г. никто из наших граждан не подумал об этом полезном учреждении. Впрочем, в 1839 г. была еще небольшая частная библиотека у купца Челахова, которому, за право чтения, любители платили по 8 р. сер. в год, но в библиотеке этой мало было полезных и интересных книг: она состояла большей частью из одних устарелых романов. По смерти Челахова часть этой библиотеки была подарена губернской гимназии, а другая, как говорят зачитана..». Здесь следует отметить, что М. Краснов, называет для дворянского клуба более раннюю дату.
И.В. Бентковский тоже подчеркнул, что в 1850 году А.А. Волоцкой с вице-губернатором Борзенко прилагали много старания об учреждении в городе Ставрополе дворянского клуба, который служит теперь лучшим местом для препровождения времени.
В статье статского советника Николая Игнатьевича Скоковского, который в 60-е годы 19 века был главным доктором Ставропольского военного госпиталя присутствует информация о дворянском клубе:
«Город Ставрополь составляет следующие части: Старый город, Новый город, Воробьевка, Подгорная слободка, предместья Ташлы, Монастырская часть, Станица, Армянский квартал, Солдатская слободка, предместье Мутнянское, Мамайское. Старый город составляет лучшую часть и красивейшую часть Ставрополя: он расположен по обеим сторонам Николаевской улицы (прежняя Черкасская, или Большая улица), средину коей, по всему продолжению ее, занимает прекрасная тенистая аллея. Этим бульваром Николаевская улица разделяется на две широкие улицы, идущие по правую и левую стороны аллеи. Правая половина улицы в 1844 и 1845 годах была заложена плитами из серого камня; в 1860 и 1861 годах плиты эти оставлены только по краям улицы, а на средине устроено шоссе из щебня; на нижней части Николаевсой улицы сооружен Троицкий собор; выше построены большие дома, в которых, между прочим, помещаются: почтовое управление, гимназия, магазины, гостиницы и дворянский клуб».
Видимо имеется в виду то время, когда дворянский клуб всё еще находился в здании гимназии.
А вот у Константина Бахутова в издании 1881 года можно прочесть:
«Вверху все улицы 2-й части ограничиваются поперечно идущей Театральной улицей (половина которой принадлежит 3-й части) со сплошными почти 2-этажными зданиями. На ней помещаются клуб, театр, Ольгинская женская гимназия и римско-католическая церковь».
И из чего можно заключить, что в эти годы дворянский клуб находился уже не на Николаевской улице или Николаевском проспекте, а на Театральной улице, о чем пишет и И.Д. Сургучев в повести «Губернатор».
У Льва Николаевича Толстого в повести «Казаки» можно прочесть:
«…Ставрополь, чрез который он должен был проезжать, огорчил его. Вывески, даже французские вывески, дамы в коляске, извозчики, стоявшие на площади, бульвар и господин в шинели и шляпе, проходивший по бульвару и оглядевший проезжего, – больно подействовали на него. "Может быть, эти люди знают кого-нибудь из моих знакомых", – и ему опять вспомнились клуб, портной, карты, свет... От Ставрополя зато все уже пошло удовлетворительно: дико и сверх того красиво и воинственно. И Оленину все становилось веселее и веселее …».
В Ставрополе Лев Николаевич Толстой был проездом, между 21 и 24 января 1854 года. Тогда дворянский клуб возможно ещё находился на правой стороне Николаевской улицы, как расписано в статье статского советника Николая Игнатьевича Скоковского, но может быть уже открылся в этом здании, как сказано в другом источнике («Ставрополь в географическом, историческом, топографическом и статистическом отношениях» за 1854 год).
Коста Хетагуров также упоминает клуб в своих заметках в газете "Северный Кавказ", периодически, называя его «Общественное собрание»:
«Если нас слух не обманывает, то Ставрополь во время коронационных празднеств превратится в сплошную музыкальную симфонию. Кроме двух "настоящих электрических" фонографов и известного посетителям общественного собрания "бального" оркестра, у нас целых два хора военной музыки будут чередоваться с настоящими малороссийскими мелодрамами и настоящей оперой. Занятно!».
И ещё в своей иронической манере:
«Осень едва ли не самое лучшее время года в Ставрополе... Слегка желтеющая зелень, теплые солнечные дни и тихие, полные нежного великолепия вечера... Хочется подольше оставаться под открытым небом и, прежде чем закупориться за двойные рамы, вволю надышаться чистым воздухом и наглядеться на опадающие листья, на умирающие цветы... Если к этому прибавить вполне естественное желание каждого видеться со своими знакомыми на нейтральной почве и не менее естественное стремление его обменяться с ними впечатлениями лета, то станет совершенно понятно то неудовольствие, которое ставропольская публика так справедливо высказывает по адресу нашего муниципалитета. И в самом деле: единственным местом, где каждый обыватель, не чувствуя себя ничем и никем стесненным, вволю может подышать чистым воздухом и приятно убить свободный вечер, это наш городской сад. Между тем, по какому-то совершенно непостижимому обычаю, с переходом общественного собрания в зимнее помещение вся ставропольская публика лишается возможности посещать сад позже 7 и даже 6 часов вечера, в то время, когда большинство наиболее склонно провести час-другой на воздухе. Куда деваться? Слоняться по пыльным улицам, по изрытым и узким тротуарам... Толкаться на бульваре, как в каком-то тюремном коридоре, и глотать ту же уличную пыль при возмутительно плохом освещении к тому же... Да где же тут справедливость? Неужели городской сад существует только для клуба и городские обыватели могут пользоваться своим садом только по милости клуба?
Ведь всего-то ровным счетом обыкновенно зажигается в нем 25 самых простейших ламп и наша слишком уже невзыскательная публика находит это освещение вполне достаточным.
Неужели же город не располагает средствами поддержать тусклое мерцание этих ламп хоть до 10—11 часов вечера и тем дать возможность своим обывателям подышать лишний час чистым воздухом?».
Можно подумать, конечно, что имеется в виду Коммерческий клуб, но с учетом вышеизложенного отрывка заметки «Если нас слух не обманывает» с упоминанием «…известного посетителям общественного собрания "бального" оркестра» скорее следует предположить, что в городском саду было также летнее помещение дворянского клуба, поскольку бальный оркестр связан со зданием Ганиловского на Театральной улице.
Итак «Дворянский клуб» – прекрасная тема для дальнейшего размышления. Даже люди, жившие до нас, путались в его истории, делая отсчет от 1850 года, хотя есть и более ранние упоминания – 1820 год.
С уставом Ставропольского общественного собрания можно познакомиться в электронной библиотеке Лермонтовки «Память Ставрополья», там же смотрите дореволюционные алфавитные списки владельцев недвижимых имуществ города Ставрополя.
Список источников: